Одной из центральных тем недели стал проект телекомпании Russia Today «Дальше действовать будем мы». Телекомпания проводит сборы на личные карты подопечных. «Когда к нам напрямую обращаются люди, у которых заболел ребенок/сгорел дом/сломалась коляска/нужен пандус, мы не можем их послать. Даже в фонды», – пояснила в своем блоге главный редактор издания Russia Today Маргарита Симоньян. Почему спор об этом проекте больше напоминает борьбу за ресурсы, как люди выбирают, кому помогать, и зачем телеканалу посылать деньги на карточки граждан, размышляет Ольга Алленова.
Ольга Алленова. Фото: Анна Данилова
Мне не нравится этот спор вокруг сбора на карты в благотворительности. Причем не нравится он с двух сторон.
С одной стороны, совершенно очевидно, что создавать на крупном телеканале программу, которая пропагандирует сбор благотворительных средств на карты нуждающихся в помощи граждан, – значит разрушать и без того слабый в нашей стране авторитет благотворительных фондов. Мы, действительно, часто встречаемся в соцсетях с таким настроем: «Дайте карту, в фонд на зарплату переводить не хочу».
Люди думают, что, переводя в фонд, они финансируют сотрудников этого фонда и уходят от прямой благотворительности. Я подписана на ежемесячные отчисления в несколько фондов, потому что мой личный опыт общения с сотрудниками благотворительных фондов другой. Одна моя знакомая всю жизнь работает в известном фонде, не имеет квартиры, машины, дачи, растит ребенка и снимает маленькую двушку.
Другая знакомая съездила в свои выходные к зарубежным коллегам на обучающий семинар, а на заработанный гонорар купила себе абонемент в бассейн. Она крутой специалист, и ей необходимо для здоровья посещать бассейн, но полгода она не могла себе позволить такую покупку. При этом человек, который не может на свою зарплату купить себе скромный абонемент в бассейн, делает невероятные вещи в своем фонде и по-настоящему, системно и глубоко, меняет мир вокруг себя.
Бессребреники и альтруисты в русской благотворительности чаще встречаются, чем обеспеченные люди, думающие о себе и своей семье. И это неправильно.
Почему человек, который идет работать в благотворительность, должен заранее отказаться от минимального бытового комфорта? Он и так часто отказывается от выходных, семейных вечеров, сутками напролет пишет грантовые заявки или отчеты, вносит какие-то предложения в законодательство. В моей почте уже три дня идет оживленная переписка НКОшников, которые обсуждают некие реформы, и это обсуждение происходит и ранним утром, и поздней ночью, потому что люди любят свою работу, горят ею. Так почему мы этого не ценим, почему считаем, что профессионализм можно покупать бесплатно? Я знаю людей, которые ушли из благотворительности в другую сферу работы, потому что им надо было кормить детей и возить их в отпуск на море. Кому от этого стало лучше?
Но есть у этого спора и вторая сторона. Мне не нравится активный информационный напор со стороны фондов на идею RT. Сейчас уже создается ощущение какой-то битвы за ресурсы. Понимаете, друзья, у человека всегда есть выбор, кому помогать. От того, что на него давят, он не станет помогать лучше, больше, целенаправленнее. Многие люди и сегодня помогают всеми возможными способами – и ежемесячными платежами в фонды, и разовыми на карты, и репостами в соцсетях, и прямым участием в чужой беде.
Расскажу историю. У приходского храма в одном московском районе несколько лет по воскресеньям стояла женщина с инвалидностью, она когда-то потеряла руку, воспитывает двоих сыновей, живет в соседнем регионе, в нищей деревне. Назовем ее Таней. Каждое воскресенье она на перекладных добиралась до Москвы, чтобы собрать своей семье деньги на жизнь. Прихожане ей помогали. Потом пришел новый настоятель и сказал, что на паперти возле храма никто стоять не будет. Что в этом районе и своих нуждающихся много, и все они тоже хотят постоять на паперти, но невозможно же разрешить всем. Вместо этого при храме занялись системной благотворительностью: открыли социальный отдел, который оказывает помощь нуждающимся семьям – в основном одеждой, иногда объявляют сбор денег. Тане запретили собирать деньги у храма.
Позиция приходского руководства такова: в той деревне, где живет Таня, тоже есть храм, и в районе есть приход, и Танина ситуация – их зона ответственности, и, в конце концов, Патриарх велел всем приходам развивать социальную помощь в зоне своего присутствия. А Таня не может просить в своем районе, потому что ее сыновья-подростки очень этого стыдятся. Ну, казалось бы, можно усмирить гордость сыновей, раз от голода умираешь. Но Тане детей жалко. И мне тоже. Детское унижение – это страшная травма, на всю жизнь. Нам, взрослым, гораздо легче перенести нужду, чем детям. В общем, сейчас три человека из этого московского храма переводят Тане деньги на карту. Она на эти деньги покупает продукты, дрова, канцелярские товары и одежду детям.
Прихожане этого храма переводят на карту еще одной женщине из Тверской области. Ей 65 лет, она воспитывает трех внуков, рожденных асоциальной дочерью. Младшему три года, старшей 15. Бабушка болеет, еле ходит, но детей в приют не отдает, хотя много раз предлагали.
Еще одна получательница такой помощи живет в Петербурге. Выпускница детского дома, родила 5 детей, младшему полгода. Ей дали социальное жилье, дети ходят в школу и в сад, но у одного – поведенческие проблемы, у другого эпилепсия, так что работать мама не может. К тому же она не приспособлена к жизни вообще. Мы пытались решить ее проблемы системно. Обращались в фонды, в местную соцзащиту. Но семья требует такого уровня сопровождения, которого в нашей стране нет.
При этом женщина – хорошая мать, детей любит, они ее тоже. Не пьет, детей не бросает. Когда детей пыталась забрать опека из-за нищеты, мать их отбила. Откуда у нее тогда нашлись силы подключить всех знакомых и незнакомых людей к решению проблемы – до сих пор не понимаю. Живет семья трудно. Ежемесячный доход с пособиями на мать с 5 детьми – около 40 тысяч рублей. Казалось бы, прожить можно, но только тем семьям, где умеют распоряжаться деньгами.
Старшая девочка в семье – подросток, она уже не хочет одеваться в местном храме, куда приносят ненужную одежду прихожане. Сама мать не то чтобы хорошая хозяйка. Она не умеет варить кашу из топора. Она выросла в детдоме. Есть деньги – купит продукты, нет – значит, и еды в доме нет. Запасаться крупами и макаронами загодя ее никто не учил, а теперь учить поздно.
Моя подруга переводит им ежемесячно деньги. Она понимает, что регулярные переводы на карту развивают иждивенчество. Но не видит другого выхода. Детям нужно есть, одеваться, учиться, расти в семье. Да, есть фонды, которые помогают таким семьям. Но адресная помощь человека, лично заинтересованного в жизни такой семьи, мне кажется не менее важной, чем помощь фонда.
Моя подруга, кроме вот этой адресной помощи, участвует и в системной благотворительности, ежемесячно помогая фонду, который обучает детей с особенностями развития.
Так что не нужно отнимать у человека право выбрать, кому и как он хочет помогать. В России такое поле непаханое для благотворительности, что каждому на нем хватит места. Достаточно просто хорошо вспахивать свой участок.
У меня остается только один вопрос по результатам этой истории, который с благотворительностью не связан, – зачем телеканалу программа, которая будет собирать деньги зрителей и пересылать их на карточки граждан? Ведь такие сборы в принципе не могут быть частью профессиональной работы СМИ – у СМИ другая работа. И телевидения эта история может касаться только в том случае, если жизни граждан, получающих помощь на карточки, станут частью телевизионного контента. Другими словами, мы вам помогаем, а вы пускаете нас в свою жизнь, чтобы мы показали стране, как плохо вы жили и как с нашей помощью стали жить лучше. Если речь об этом, то это очень плохой и нечестный формат.
Ольга Алленова
Автор – журналист ИД “Коммерсантъ”
