«Маленькие трагедии»: как в отсутствие Кирилла Серебренникова вышел спектакль в «Гоголь-центре» и почему его стоит увидеть

0
556

В «Гоголь-центре» состоялась премьера — новая постановка Кирилла Серебренникова «Маленькие трагедии» по пьесам Пушкина. Билеты на спектакли разлетелись вмиг, и теперь его можно будет увидеть только в 2018-м. Почему это стоит сделать обязательно — в материале HELLO!.

С режиссером и без

«Маленькие трагедии» — очень важный спектакль для Серебренникова, программный. Но впервые за всю карьеру режиссера премьера в сентябре прошла без него. С 23 августа он находится под домашним арестом в связи с делом «Седьмой студии», ему отказано в посещении театра, и последние репетиции проводил хореограф «Гоголь-центра» Евгений Кулагин. Спектакль был окончен еще в мае, и единственное изменение в финал внесли лишь внешние обстоятельства: вместо Кирилла Серебренникова на поклонах на сцене — видеопроекция с изображением режиссера. Следующий блок премьерных спектаклей выпал на конец октября, и все надеялись, что к этому времени Серебренников уже лично разделит успех со своими актерами, но очередное судебное заседание продлило его арест до 19 января.

Назад в будущее

На сцене «Гоголь-центра» он ставил Шекспира и Кафку, но именно к русским классикам Кирилл Серебренников особенно неравнодушен. В репертуаре театра даже сложилась «русская трилогия» режиссера: «Обыкновенная история» Гончарова, «Кому на Руси жить хорошо» Некрасова и «Мертвые души» Гоголя. А теперь — и Александр Сергеевич Пушкин. Имя из списка школьной литературы, «наше все», с которого Серебренников слой за слоем счищает налет хресто­матийности. Его Пушкин — до боли сегодняшний, его герои здесь и сейчас, а условный XXI век лишь подчеркивает абсолютную универсальность «Маленьких трагедий». Сальери всегда против Моцарта, посредственность всегда против гения. Хоровод масок на все времена: зависть, алчность и эгоцентризм, страсти и страх смерти, и больше этого — страх старости и забвения, новой «чумы» нашего века.

Поэт и Пророк

А в начале — «Пророк»: Серебренников начинает спектакль с одного из самых известных стихотворений Пушкина. Вместо «пустыни мрачной» — грязный зал ожидания вокзала, в образе шестикрылого серафима — Черный человек в шинели, Поэт — в лохмотьях и похмельном бреду. Знакомые со школы строчки «И он к устам моим приник, / И вырвал грешный мой язык…» на сцене превращаются в кровавый гиньоль и театральный экшен. А наставление Пророку «Глаголом жги сердца людей» сокращается до короткого и жесткого «ЖГИ» — главного лейтмотива всей постановки. «Жечь», попеременно читая рэп в микрофон, будут актер Филипп Авдеев и рэпер Хаски, который отвечает в постановке за музыку.

Филипп Авдеев: «Я не считаю, что только Пушкин — «наше все». Русская литература полна талантливых авторов. Но это прекрасно, что мы изучаем труды Пушкина и транслируем  мысли из его произведений на сцене. «Маленькие трагедии» — спектакль, отражающий сегодняшнее время и чувства людей. Это самое главное, ради чего зритель должен приходить в театр. Мы старались в каждой истории раскрывать те смыслы, которые будут затрагивать зрителя и провоцировать его на здоровую рефлексию»

Уроженец Бурятии Дмитрий Кузнецов, который выступает под псевдонимом Хаски, не случайно играет в «Маленьких трагедиях» одну из ключевых ролей. К 24 годам он успел отучиться на факультете журналистики МГУ, поработать репортером на нескольких федеральных телеканалах и осветить конфликты в горячих точках. Треки он начал писать еще в студенчестве, но широкая известность пришла к Хаски к 2016 году. Его стиль — мрачные тексты со сложной рифмовкой, ассонансами и аллитерациями, его образ — то ли молодой бандит, то ли юродивый от мира рэпа со странной пластикой. Современники сравнивают Хаски то с Егором Летовым, то с Есениным, сам же он говорит о себе так:

Мой рэп — это молитва, только с бритвою во рту.Иногда Дима Хаски не сможет присутствовать на спектакле, и мне придется отдуваться за двоих,

— говорит Авдеев. Последний после Пророка переродится на сцене еще несколько раз: и в роли взбалмошного Моцарта, и в образе разочаровавшегося в жизни Фауста.

Эти персонажи — калейдоскоп различных проявлений Пророка в жизни,

— объясняет актер. Такое многоголосие не случайно: Поэт и Пророк по Пушкину — и по Серебренникову — единое целое, главный герой, присутствующий в каждой трагедии. А в чем-то — и образ самого режиссера.

Старое на новый лад

Сцена из спектакля «Маленькие трагедии»Вместе с пространством и внешностью героев «Трагедий» меняются и они сами. Неожиданное прочтение получает Скупой рыцарь, сыгранный Алексеем Аграновичем.

Жадность всегда делала для меня этого героя каким-то сказочным персонажем сродни Кощею Бессмертному, — рассуждает он, — но театр Серебренникова предполагает присутствие на сцене живых людей. И Барон у него — человек глубочайших тайных знаний.

Книгочей, хранящий свое последнее богатство — старые фолианты, он гибнет под давлением пришедшей ему на смену молодости, эпохи потребления и высоких скоростей. В чем-то похож на него и другой персонаж Аграновича — Вальсингам из «Пира во время чумы».

Герой проигранной битвы, пытающийся спрятаться от преследующей его смерти и противопоставить ей праздник жизни

— так описывает его сам актер.

Алексей АграновичЗа женских персонажей пушкинских «Трагедий» отвечает Виктория Исакова: она и циничная Лаура — еще одна героиня эпохи потребления, и набожная Дона Анна («Каменный гость»). Последнюю роль актриса делит со Светланой Брагарник — Доной Анной из будущего, растратившей свою любовь и молодость.

Семен Штейнберг и Виктория Исакова

Прошу слова

Есть в этом спектакле и другой герой, пожалуй, самый важный — пушкинский текст. Классика в «Трагедиях» декламируют лишь изредка: сценические герои косноязычны, а обретение слова дается им с большим трудом. Пушкинские строки здесь самодостаточны: Серебренников демонстрирует их в видео­проекциях, на мониторах, в виде светящихся надписей: «Совесть», «Истина», «Жги». Строчками из «Предчувствия», которые рифмуются с обстоятельствами жизни уже самого режиссера, и заканчивается этот спектакль: «Но, предчувствуя разлуку, / Неизбежный, грозный час, / Сжать твою, мой ангел, руку, / Я спешу в последний раз».