Увольнения ученых и преследование инакомыслящих: гуманитарная наука под угрозой. Интервью
Александр Кынев во время выступленияZnak.com
В июне прозвучало несколько тревожных звонков для тех ученых, которые позволяют себе публично иметь независимый взгляд на текущее положение дел в России. Руководство Вышей школы экономики приняло решение упразднить департамент политической науки, объединив его с другим. При этом судьба многих преподавателей политологии оказалась под вопросом, и будет ли им продлен контракт — неизвестно. Об увольнении по собственному желанию, но под давлением руководства ВШЭ заявила преподавательница Елена Сироткина. Стены МГИМО недавно покинул историк и известный политический комментатор профессор Валерий Соловей. По его словам, это связано с пожеланиями некоторых чиновников, поскольку он ведет «антигосударственную пропаганду и подрывает политическую стабильность в Российской Федерации». О состоянии гуманитарных наук в условиях автократического режима и давления сверху рассуждает в интервью Znak.com политолог Александр Кынев. До 1 сентября он все еще доцент НИУ ВШЭ. Но какова его дальнейшая судьба, также пока не известно.
«Если ты не предан, то, может быть, ты враг и шпион»
— Недавно был расформирован департамент политологии во ВШЭ. Позже заявил о своем увольнении из МГИМО профессор Валерий Соловей. А еще в феврале учебник по экономике Игоря Липсица не был рекомендован для школ по причине недостаточного патриотизма в нем. Видите ли вы в этих событиях некую закономерность?
— Все эти случаи не составляют единый план, но во всем этом есть закономерность. Власть нервно реагирует на инакомыслие, что прямо пропорционально падению ее рейтингов. В таких условиях любая точка несогласия, особенно в вузах, поскольку там обучается активно участвующая в протестных акциях молодежь, воспринимается как угроза. Вообще, для России это не новая практика. С преподавателями боролись еще в XIX веке. Возможно, подобными чистками власть пытается уберечь молодежь от «тлетворного» влияния слишком вольнодумных преподавателей.
За последние несколько лет возможности занимать независимую точку зрения для преподавателей вузов, безусловно, сокращается. Увольнение неудобных преподавателей неуклонно идет по стране. Это и случай с историком Алексеем Петровым из Иркутского университета, это и случай с Глебом Яровым из Петрозаводска (правда, он в итоге сумел добиться восстановления, но затем уехал в Финляндию), и многие другие. Есть и давление на целые институты. Это, например, история с Европейским университетом, история с Московской высшей школой социальных и экономических наук («Шанинка») и так далее.
Давление на высшее образование и попытка его огородить от «неудобных» элементов происходило и происходит. Начиналось все это с периферии, но постепенно волна дошла и до Москвы. Рано или поздно это должно было затронуть топовые вузы в Москве. Хотя, конечно, у каждого кейса есть своя внутренняя логика, своя предыстория, свои нюансы. Сейчас ситуация ухудшается и невозможно выплыть в одной каюте, когда «Титаник» тонет.
Но я абсолютно убежден, что это все глупости и они имеют лишь противоположный эффект. В результате подобных скандалов «неугодные» преподаватели лишь повышают собственную известность. Более того, у освобожденных от преподавания экспертов появляется больше времени выступать, давать интервью, писать статьи. Я это по себе могу сказать. Раньше у меня практически не было возможности выезжать на теле- и радиоэфиры, постоянно приходилось отказываться. Если меня все-таки уволят из ВШЭ, то времени будет больше и мою позицию услышат тысячи и тысячи людей вместо 30 студентов, которые ходили на мои лекции.
Публичная лекция ВШЭ в парке ГорькогоВысшая школа экономики
— В вашем кейсе каковы предыстория и нюансы?
— Я уверен, что в моем случае не было заказа со стороны какого-либо чиновника. В моем случае это внутренняя история, когда, используя общий тренд, пытаются расчистить место для «нужных» друзей и поставить под контроль важный сегмент вуза. Это как с мародерством — грабежом удобно заниматься, когда идет война или стихийное бедствие. Версии про звонки из ФСБ не выдерживают никакой критики — это и так уже привычная постоянная практика. Кому-то может не понравиться статья с комментарием, кому-то публичный критический доклад на авторитетной зарубежной конференции — опыт звонков и жалоб от разных уважаемых лиц за эти годы уже накоплен большой. Звонили каждый год, звонят и будут, видимо, звонить. Но из-за этого не увольняют. Просто этим кое-кто хочет прикрыться. Реальные причины хорошо видны и по оговоркам в интервью и по тому, кто приходит взамен и кто пытается перехватить контроль над департаментом.
Отдельно хочу отметить про «академическую этику». Я считаю, что все говорю и делаю совершенно в рамках борьбы за университетские свободы и право преподавателей иметь собственное мнение, без которого работать просто невозможно.
Важно понимать, несмотря на мое критическое отношение к реформе системы преподавания политологии в НИУ ВШЭ, я убежден и знаю из личного опыта, несмотря на понесенные потери, «вышкинская» политология на общем фоне остается лучшей (или одной из лучших) в стране. Продолжают работать многие прекрасные специалисты. И в этом смысле публичный скандал, по сути, спас некоторых из них. Дальше идти в такой ситуации инициаторы разрушения не рискнули и, надеюсь, не рискнут. Хочется верить, что и история с моими курсами еще может разрешиться.
— На ваш взгляд, это «репрессии» вообще по отношению к гуманитарной научной сфере или по отношению лишь к преподавателям, которые позволяют себе независимую позицию?
— С одной стороны, есть очевидная попытка вмешательства государства в сферу гуманитарных наук. Как я уже отметил, мы знаем, что руководители вузов регулярно получают сигналы и звонки из самых разных инстанций власти, которым может не понравиться интервью или исследование того или иного преподавателя. По поводу каждого из нас постоянно кто-то звонит и жалуется. Мы знаем, что при вузах есть кураторы спецслужб, которые вмешиваются в учебный процесс, пытаются давить. Это стало нормой жизни.
С другой стороны, внутри вузов идут постоянные интриги, и недовольство в отношении преподавателей со стороны власти может использоваться как аргумент, чтобы избавиться от неугодных. Допустим, есть какой-то профессор, который не нравится какому-нибудь проректору. А тут на него еще и жалуются из ФСБ. Это же прекрасный повод выдавить его из вуза, причем сделать вид, что это не его решение, а давление сверху. То есть типичные интриги в научной среде еще и усугубляются: кто-то пытается выслужиться, кто-то — сделать карьеру, кто-то — пристроить нужных друзей.
Что касается гонений вообще на гуманитарные науки, то, например, известны случаи отъездов из страны видных экономистов. Можно вспомнить и Сергея Гуриева, и Владислава Иноземцева, и Константина Сонина, и многих других. И экономику, и социологию, и философию постигают те же проблемы, что и политологию. Если сокращается поле для инакомыслия, если все точки зрения делятся на правильные и неправильные, все рассматривается через призму личной преданности, а если ты не предан, то, может быть, ты враг и шпион. Конечно, в таких условиях ни одна наука нормально существовать не может. Если фактор лояльности стоит на первом месте, то он уничтожает любую науку.
«Выживать политологу в России сегодня очень тяжело»
— Как бы вы оценили состояние политологии в современной России?
— Когда публичная политика в стране деградирует, то поле для исследований неизбежно сокращается. Когда действует репрессивное законодательство в отношении политических партий, выборы напоминают больше референдум, а называть вещи своими именами все сложнее и сложнее, тогда даже вполне нейтральное исследование, в котором ты просто честно говоришь, что происходит, уже начинает вызывать раздражение и упреки. Чиновники не любят критики. В каждой критике им видится часть вселенского заговора. Даже колонка или интервью в какой-нибудь федеральной газете может вызвать гневные звонки: что ваши преподаватели себе позволяют, почему они критикуют того или иного губернатора или тот или иной законопроект?
Получается, что вместо нормальной политологии, призванной объективно изучать перемены в обществе, нам предлагают анализировать то, что удобно и безопасно.
Это, например, какая-нибудь цифровизация и прочие явления, которые к реальной политологии имеют очень далекое отношение. С этой точки зрения у политологии сложная судьба. И сам предмет политологии сильно искажен.
Проблема есть и в другом. Сегодня рынок политического консультирования также находится в удручающем состоянии. При этом люди продолжают получать политологическое образование. И, естественно, им потом сложно находить себя и в теоретической и в практической работе. Единицы из них будут работать в вузах преподавателями политологии. При этом с учетом сокращения кафедр и факультетов потребность в таких преподавателях будет еще меньше. В политконсалтинг и органы власти тоже попадут далеко не все. С одной стороны, это нормальная ситуация. Многие, получая ту или иную профессию, потом идут работать по другой. Это касается почти любых специализаций. Но с другой, создаются дополнительные условия, в которых те, кто выбрал путь политолога после окончания вуза, не могут работать в силу различных препятствий.
Лекция Александра КыневаZnak.com
— Вы сказали про вселенские заговоры. Это фигура речи? Или состояние умов нашей бюрократии сейчас действительно таково? По словам Валерия Соловья, многие из чиновников руководящего уровня верят в гадания, астрологию, шаманизм, я уже не говорю про религиозный фанатизм, который некоторые из них без стеснения демонстрируют. Может, поэтому правящий класс и относится с неприязнью к научным знаниям?
— Постоянный поиск теории заговора стал нормой жизни. И даже публичный скандал воспринимается лишь через призму, что его кто-то организовал и проплатил. На мой взгляд, это профессиональная деформация сознания — те, кто привык, что постоянно кому-то платит за комментарии по темнику, считает, что те, кто имеет иную точку зрения, тоже работают по другому темнику. На этом фоне искренняя вера некоторых чиновников в эзотерику выглядит вполне объяснимой. Я про это неоднократно слышал, но лично не сталкивался.
— Если публичная политика деградирует, политический рынок находится в удручающем состоянии, тогда что сегодня изучать политологам?
— Все-таки политология включает в себя не только анализ текущей внутренней политики, но и анализ различных политических доктрин и концепций, историю государств, войн, политических институтов, внешнюю политику и так далее. Политология охватывает огромное поле для исследований, есть много разных узких специализаций. Если посмотреть темы политологических диссертаций, то можно увидеть темы, начиная от конфликтов на Ближнем Востоке и заканчивая особенностями государственной политики в сфере спорта и символической политики в сфере культурного наследия. Изучаются различные методы, подходы, классификации и так далее.
Но, конечно, остается проблема, где потом все эти знания применять на практике? Одно дело учиться этому и исследовать в диссертациях, а другое, что с этим всем потом делать. Каждый делает свой выбор. Даже среди моих студентов кто-то пошел по пути чиновников, кто-то стал депутатом, кто-то ушел в оппозицию, кто-то даже стал региональным министром. В качестве политологов находят себе применение лишь те, кто обладает некой репутацией и известностью. Но, естественно, не всем везет. Так или иначе, политический рынок сжимается, а известных политологов и так хватает, их много и не нужно. Поэтому выживать политологу в России сегодня очень тяжело.
Есть еще одна проблема. Помимо сжатия политического рынка, еще и снижается терпимость к иной точке зрения в принципе. Это тоже влияет на возможности занятия политическими науками. Поэтому некоторые молодые политологи уезжают за рубеж. Причем это часто наиболее способные и талантливые выпускники. Мои бывшие студенты сейчас живут и трудятся и в Польше, и во Франции, и в Великобритании, и в США. Правда, опять же не все из них пошли по пути политологии. Например, один мой студент работал в федеральном комитете по делам молодежи, а потом все бросил и сейчас занимается туристическим бизнесом в Грузии.
— Приходим к выводу, что в условиях нынешнего режима политология неинтересна, нежелательна и даже где-то опасна? Поэтому бюрократия, являющаяся частью этого режима, постепенно выдавливает эту науку из высшего образования и, собственно, из политики, где она и должна в идеале присутствовать.
— В условиях нынешнего политического режима власти нужна обслуга. Поэтому и политологи нужны, допустим, лишь для того, чтобы писать тексты чиновникам, готовить их к публичным выступлениям или технически обеспечивать визуальные презентации чего-нибудь, готовить объясняющие мудрость чиновников темники. Грубо говоря, они готовят не интеллектуальный продукт, а технически сопровождают уже готовые решения бюрократии.
«Политологи оказались жертвами той системы, которую они помогали строить»
— Мы говорим о политологии как о жертве режима. Но при этом, на ваш взгляд, не лежит ли на самих политологах часть ответственности за судьбу демократии в России? Не они ли сами подбрасывали власти различные идеи насчет «управляемой демократии» и «вертикали власти»? Я уже не говорю о внешней политике, правильность которой объясняют политологи и которая стала источником множества проблем для российской экономики.
— Есть политическая наука, а есть политические технологии. И хотя эти две деятельности нередко пересекаются, но профессиональная этика любого настоящего ученого, в том числе и политолога, требует быть объективным и честным. Поэтому политолог может заниматься, в том числе, и политическими технологиями, чтобы зарабатывать себе на хлеб насущный.
Некоторые относятся к подобной проблеме того, как и чем зарабатывать, как к проблеме адвоката или врача. Может ли адвокат защищать убийцу, насильника или вора? Может. Аналогично и врач их может лечить. Но при этом он может быть в то же время и ученым-юристом, преподавать и книжки писать. Но даже в этом вопросе я уверен, у политолога, занимающегося политтехнологиями, должны быть этические барьеры. Вот с таким политиком можно работать, а вот с таким работать — это уже просто за гранью добра и зла; вот такие технологии можно использовать, а вот такие не только не этичны или подпадают под Уголовный кодекс, но и разрушают собственное профессиональное будущее. Настоящий политолог должен рефлексировать все эти вещи.
Политолог должен стремиться реализовать разные задачи, но не любой ценой. Причем многие политологи и политтехнологи, которые в свое время обслуживали власть и придумывали разные способы: как снизить политическую конкуренцию в стране, как поставить под контроль исполнительной власти партии парламент, как не допускать до участия в политике разных неугодных людей и так далее, — в конечном счете оказались жертвами той системы, которую они и помогали строить. Потому что в какой-то момент эта система стала работать без них и, следовательно, потребность в них тоже исчезла. Наивно полагать, что если ты сегодня помогаешь власти бороться с инакомыслящими, то завтра не окажешься на их месте.
В любом случае, если ты занимаешься конкретно научной деятельностью, то тут ты должен писать и говорить так, как требует этого наука, как требует этого весь накопленный опыт политических наук до тебя. А, например, не изобретать некую особую российскую политологию, дабы угодить своим заказчикам и получить от них денег на свою деятельность. Если ты хочешь получить денег от заказчиков, тогда и не называй себя политологом, называй себя политическим пропагандистом и аналогично называй свою сферу деятельности.
Политолог Валерий Соловей недавно сообщил об уходе из МГИМО «по политическим причинам»Либертарианская партия России
— Вы говорите о том, что поле конкуренции и поле терпимости к иной точке зрения все время сжимается. Не настает ли тот момент, когда сжиматься уже будет некуда? Ведь сжатие этого поля началось еще в середине нулевых. Неужели запас сжатия еще большой?
— Я думаю, что власть, инициируя кадровые чистки в ведущих вузах страны, пытается выиграть вчерашнюю войну. В тот момент, когда общественный тренд разворачивается в другую сторону, в сторону протестов, вдруг у них доходят руки до того, чем имело смысл заниматься четыре года тому назад. Наоборот, подобные необдуманные и даже глупые шаги власти приводят к политизации вузов, к политизации студенчества и чисто этическому протесту против происходящего. Студенты ходят на курсы, которые им нравятся, и вдруг выясняется, что курсы отменяются, преподавателей увольняют. Они начинают задаваться вопросами, что происходит в стране, как такое становится возможным.
«Гуманитарные науки дают понимание будущего, определяют горизонты развития»
— А так ли уж нужны гуманитарные науки автократическим и авторитарным режимам? Вот, например, недавно президент Бразилии Жаир Болсонару заявил о прекращении государственного финансирования гуманитарных наук и их преподавания в высших учебных заведениях. По его мнению, они бесполезны. Первыми под запрет попали философия и социология. Нет ли ощущения, что некоторая часть нашей бюрократии полагает так же?
— Власть видит свою деятельность предельно утилитарно: здесь и сейчас. Власть хочет, чтобы ее решения выполнялись, им нужны люди, которые будут эти решения выполнять. Чиновников волнует только это, будущее их не особо интересует. Политиков тоже чаще всего волнует, как по-быстрому выиграть выборы, что будет с его обещаниями и электоратом через год, они даже не задумываются.
Заглядывать в будущее, планировать будущее, развиваться с учетом грядущих изменений можно только с помощью гуманитарных наук. Без гуманитарных наук не может быть адекватных представлений о будущем.
Иначе будет сиюминутный шкурный интерес, когда дальше собственного носа никто ничего не видит. Но такая политика обречена. На примере множества протестов мы видим, что власть принимает решения, не прогнозируя, к чему они приводят. По привычке она еще пытается просто давить и запугивать, но уже и это работает плохо. Гуманитарные науки дают понимание будущего, определяют горизонты развития.
Что касается Бразилии, то это экзотический случай. Это просто глупость и следствие безграмотного популизма. Вспомните Туркменистан, там Сапармурат Ниязов, известный как Туркменбаши, тоже много чего упразднял, включая балет, цирк и стоматологов. Всякое бывает со стороны чиновников, но бывает и откровенная дурость. Рано или поздно она пройдет. Я уверен, что в России до такого не дойдет. Хотя у нас тоже дурости хватает, правда, не такого масштаба.
У нас хоть и воспринимают политологию как служанку власти, а не науку, но тем не менее в госструктурах хватает чиновников, которые понимают, что им нужны специалисты в сфере общественных наук, потому что Россия — страна очень непростая, тем более сейчас, когда огромное количество противоречий и конфликтов. Другое дело, что такое понимание сочетается с инстинктивным страхом ко всем, кто имеет иную точку зрения. Получается, что вроде как и понимают, что гуманитарные науки нужны, но только в своих интересах.
Замглавы администрации президента Сергей Кириенко и глава администрации президента Антон ВайноKremlin.ru
— На ваш взгляд, есть ли смысл выпускникам школ стремиться поступать в России на факультеты политологии, социологии, экономики, философии и тому подобных наук? Где потом им применять свои знания?
— Когда я оканчивал школу и выбирал для себя политологию в качестве профессии, то я не думал, «денежная» это профессия или нет. Мне политология была просто интересна. И мне повезло, я всю свою жизнь занимаюсь тем, что мне нравится. Поэтому я не могу ничего советовать выпускникам школ. Кто-то выбирает по велению души, а кто-то ищет профессию, которая бы приносила ему большие доходы и позволила сделать большую карьеру. Если цель выпускника школы — востребованность на рынке труда и хорошая зарплата, то, наверное, в политологию идти не стоит. Я выбрал профессию не по этому принципу. Я хотел заниматься тем, что я люблю. Мне повезло, что при этом я еще и добился некоторой профессиональной репутации, которая позволила мне быть востребованным. Но я об этом изначально не знал и не мог знать.
— Ваш коллега Валерий Соловей слывет оппозиционером, хотя и не активным. А вы случайно не собираетесь в оппозицию податься?
— Я был и остаюсь экспертом. Я не собираюсь заниматься публичной политикой. Я знаком и дружу со многими оппозиционерами, причем входящими в разные партии и имеющими разные взгляды. И моя критическая позиция к происходящему хорошо известна. Но у меня хорошие отношения и со многими людьми из, скажем так, «лояльной» сферы. Для меня не проблема сходить на встречу и в ФБК Навального, и в ЦИК «Единой России». В реальности профессиональная экспертная ниша довольно узкая и все друг друга знают. Широта контактов необходима для сохранения профессиональной адекватности.
