Итак, случилось то, чего я давно уже ожидал, но во что не хотелось верить. Украинская Рада подавляющим большинством голосов радостно приняла дискриминационный закон, ущемляющий права своих собственных, и весьма многочисленных русскоязычных соотечественников. В сущности, их официально переводят в разряд граждан второго сорта. Ещё в 2014 году такое казалось абсолютно невозможным, особенно в восточных и южных областях. Даже сейчас, если бы сотая часть русскоязычных вышла на улицы, то просто смела бы своей массой всех нацистов. Но они не выйдут, и украинские нацисты всех мастей могут спать спокойно.
Советский плакат, посвященный дружбе русского и украинского народов
Совсем недавно я вернулся из большого египетского отеля, где примерно 80% гостей оказались украинцами. Но понял я это далеко не сразу, поскольку отличить их от россиян было просто невозможно. Никаких конфликтов и никаких взаимных претензий. Никакого зигования, никаких воплей «слава Украине», никаких вопросов «чей Крым» и так далее. Абсолютно адекватные люди, разговаривающие на чистом русском языке. Но — длиннющие списки вылетающих в украинские аэропорты на информационных табло. Названия городов в обрывках разговоров: Киев, Чернигов, Запорожье или Днепропетровск (да, именно так, не Днепр). Иногда прорывающиеся в русской речи слова вроде «смачно». Украинский язык тоже иногда звучал, но, по-моему, это был суржик, потому что я понимал каждое слово.
А вот в языке двух украинских телеканалов я с трудом улавливал лишь общий смысл. Особенно забавными были диалоги на пляже между родителями и детьми, когда мама обращается к ребенку дошкольного возраста на плохом украинском (может быть, приучить к языку пытается?), а тот ей отвечает на хорошем русском, наверное, недоумевая про себя: чего это мамка выделывается?
Русские и украинцы по-прежнему один народ, но дикая пропаганда и старательное промывание мозгов детей на Украине уже даёт свои плоды. В аквапарке при довольно забавных обстоятельствах мне пришлось пообщаться с молодыми украинцами, которые уже «не знают русский язык». Длинная и извилистая горка, по которой надо спускаться на огромном круге — «экипаж» от двух до четырех человек, что-то среднее между аттракционом Порта Авентура и рафтингом. «Детский адреналин» — немного страшно, но очень весело, все кричат и смеются одновременно. И эта пара, которая не «понимает по-русски». Ну, сказали бы: мол, мы сюда приехали в романтическое путешествие и желаем приватности — никаких претензий. Или мы с «оккупантами» в одном круге по горке не сплавляемся — тоже понятно. Но они «не понимают». Поэтому я просто вежливо беру у девушки ручку от круга и показываю молодому человеку: вдвоем несём его наверх. Принесли, сели, поехали. И внизу, на волне эйфории, они вспоминают русский язык, и говорят: «А давайте ещё раз прокатимся». Да чего же не прокатиться-то с приятными молодыми людьми! Поехали!
Какие ещё впечатления от встреч с этими украинцами? Абсолютное равнодушие к политике. Как раз в это время у них на родине проходил 2-й тур выборов президента. Вы думаете, я хотя бы один раз услышал в этом отеле (повторяю, очень большом, объединяющем три ранее отдельных — один на первой линии и два на второй, несколько сотен украинцев) склоняемые фамилии Порошенко или Зеленского? Нет, ни разу. И это меня очень удивило, потому что обычно говорят, мол, вот в России выборы — формальность, а на Украине — «живая демократия». Ничего подобного, наплевать рядовым украинцами на выборы и на кандидатов. Впрочем, это я себе объяснить могу. Вся разница между «финалистами», на мой взгляд, в том, что один из них — унылый олигарх-алкоголик, а второй — весёлый клоун, который, когда к зеркалу подходит, вместо себя, наверное, Коломойского видит.
Кстати, 27 апреля, буквально за пару часов перед отъездом, на канале «2+2» я увидел концерт этого избранного президента Украины — на русском языке с украинским субтитрами. И ещё — таймер обратного отсчёта до назначенного концерта «95 квартала». Даже не знаю, подольститься этот телеканал решил или потроллить. Я давно так не смеялся — нет, не потому что шутки очень хорошие (КВН, он и есть КВН). Но вот, например, такой эстрадный номер: Зеленский — в образе непутёвого мужа, жена вернулась домой, и попугай «сливает» ей компромат за компроматом. А теперь представьте, что это официальная встреча президента Украины В. Зеленского и канцлера ФРГ А. Меркель… Немного карикатурного немецкого акцента актрисе мысленно добавьте… На пол сползать ещё не начали?
(У нас, конечно, на последних выборах был свой телефрик — «номенклатурная дочка», крестница Путина Ксения Собчак, но ее россияне даже в качестве «кандидата против всех» не признали и «дна не пробили».)
Кстати, российский телеканал НТВ, кажется, тоже решил потроллить Зеленского и анонсировал программу «Магия» с его участием, снятую ещё в 2011 году. Проект, видимо, абсолютно провальный, раз сразу не показали, а вот пригодился теперь. В программе телепередач уже стоит на в сетке на 3 мая, предполагаю, что рейтинги у президента Украины в России будут высокие. Да и число украинских телезрителей вырастет (интернет ведь там ещё не отключили).
Но буду справедливым: один разговор на околополитическую тему я все же услышал. Предметом разговора двух пожилых украинок и одной пожилой русской было слово из 5 букв, ранее известное лишь специалистам. Угадали, какое? «Томос». Это была такая своеобразная мирная богословская дискуссия об автокефалии украинской церкви. Я не мог пройти мимо и устроился на лежаке рядом. Итог обсуждения: «Томос» — не настоящий и УПЦ не получила автокефалии. Почему? Потому что этот самый «Томос» константинопольский патриарх не оставил на Украине — показал и увез обратно. Даже и не знаю, насколько это верно с позиций официальной теологии. Но это цветочки. Ягодки — это нулевая реакция на закон против русского языка. Напоминаю: русский язык для этих украинцев явно родной. Украинский они или не знают, или знают очень плохо. И никакого возмущения, никакого негодования — ничего.
На самом деле это ужасно. Люди просто уже не верят, что способны хоть что-то изменить в своей стране. Или боятся даже одним словом выразить свой протест, не говоря уже о том, чтобы выйти на улицы. Они не будут бороться за свои права и права своих детей. Почему? Наверное, потому, что граждане Украины, способные на такой протест, из нее элементарно уехали — кто в Россию, кто на Запад. Когда начинался Евромайдан и чуть ли не главным требованием на нем был лозунг «евроинтеграции» и права безвизового выезда за границу, я был в недоумении. В самом деле, ведь не в турпоездки же украинцы в Европу собирались — никто и не скрывал, что так на заработки проще ездить будет. А Украине какая от этого выгода, для нее что в этом хорошего? Если самые лучшие, образованные, активные в Европу уедут и, скорее всего, будут стремиться там и остаться — ущерб для государства Украина очевиден. А плюсы в чем? Оказывается, в том, чтобы легче было наиболее активных и пассионарных людей, способных на протестные действия, вытолкнуть за границу и в их отсутствие спокойно грабить и разрушать Украину по принципу «после нас хоть потоп».
Небольшое отступление. В конце февраля я по служебным делам 5 дней находился в Москве и впервые в жизни жил в хостеле — более дорогую гостиницу мне бы на работе не оплатили. Достоинством этого хостела было удобное расположение — в шаговой доступности от двух станций метро и близость к центру. Жил я в одноместном номере, в котором были стол, стул, кровать и вешалка для одежды, прибитая к стене. Справа находился 8-местный номер, общий для мужчин и женщин, слева — такой же 12-местный (я даже не знал, что такое возможно). Чуть подальше — самый лучший двухместный номер. На втором этаже были уже отдельные многоместные номера для мужчин и для женщин, на третьем — снова общие. На первом и третьем этажах — общие кухни, на втором — душевые кабинки. Общие гостиные со столами на каждом этаже. Вы знаете, что поразило меня больше всего? Состав постояльцев: это были не студенты-путешественники, не кавказцы, не «гости из Средней Азии», а молодые парни и девушки из Украины, Белоруссии и провинциальных городов России, которые в этом хостеле живут месяцами и годами. Работяги. По вечерам они сидели за столами в гостиной (в их номерах сидеть негде) не с пивом и водкой, а с планшетами и смартфонами. Девушки готовили на кухне шикарные ужины, я со своими нарезками и салатиками из супермаркета себя бедным родственником чувствовал. Все были знакомы со всеми, никаких конфликтов, разборок, никто никому не мешал, ни малейшего шума. Я не могу утверждать, что все хостелы в Москве такие, но за этот — ручаюсь. И вот именно таких молодых украинцев — ребят, которые в большом городе не спились и не скурились, девушек, которые не стали проститутками, сохраняющих достоинство и человеческий облик, официальный Киев фактически вышвырнул из страны и даже не позволил им проголосовать на выборах. Эти люди нынешним украинским властям не просто не нужны — они для них страшны и опасны. Надеюсь, они теперь получат по облегченной схеме российское гражданство, останутся у нас, со временем найдут постоянное жилье, заведут детей, и всё них у них будет хорошо.
Но как же Украина докатилась до всего этого?
Мое знакомство с Украиной началось в 1982 году. Не могу сказать, что это знакомство с советской, а потом и независимой республикой и общение с ее гражданами было очень уж тесным и активным, но определенные тенденции в их эволюции тем не менее прослеживаются достаточно четко и, к сожалению, радости эти изменения не вызывают.
Итак, в 1982 г., будучи студентом, я посетил Киев, где оказалась семья старшей сестры моей матери, которая вышла замуж за советского офицера — украинца по национальности. Он, кстати, уточнял всегда, что Украина состоит из нескольких непохожих частей: Слобожанщина, Гетьманщина, Донбасс, бывшая Новороссия, Закарпатье, Крым, Галичина. А сам он был из «самой украинской Украины» — Малороссии.
Тому, что он был украинцем (или малороссом), я не придавал никакого значения: он был кандидатом исторических наук, говорил на хорошем литературном русском языке без малейшего акцента, служил в Подмосковье — сначала где-то около Белых Столбов, потом — в Акулове (рядом с Кубинкой). Его дочь окончила с красным дипломом истфак МГУ, и потом они переехали на Украину. В 1982 году Киев производил впечатление абсолютно русского города с одним очень важным уточнением — это был русский город со снабжением как в Москве, но без московских очередей. Украинскую речь за две недели я тогда услышал 2 раза — в трамвае: от кондуктора и контролёра. Люди на улицах ничем не отличались от людей в Москве, Калуге или Рязани, поэтому не было ни малейшего ощущения, что я вообще куда-то из России уехал. Дядька сказал тогда, что на Украине есть три области (Львовская, Тернопольская, Ивано-Франковская — Галичина, или Западенщина), которые очень отличаются от других. Бандеру в них считают национальным героем, а в остальной Украине слово «бандеровец» — страшное оскорбление, за него морду бьют. Жители Галичины и остальной Украины очень не любят друг друга. За галичан даже девушек замуж редко отдают. Помню, что меня тогда очень удивило, что во Львове или Тернополе, оказывается, открыто почитают убийц и садистов, и ни милиция, ни КГБ не обращают на это внимания. Он ответил: было принято такое решение — не обострять ситуацию, попытаться сгладить противоречия. На территории Западной Украины давали квартиры отставным офицерам, западенскую молодежь привлекали выгодными вакансиями в другие области Украины и другие республики — в надежде, что со временем, авось, как-нибудь рассосётся.
Этот отказ от денацификации Западной Украины и Прибалтики, конечно, был страшной ошибкой. Другой ошибкой стало сокрытие истинных цифр доходов республик и сумм дотаций: люди из России приезжали в тот же Львов, Ригу или Таллинн и горестно вздыхали: вот живут люди, почти в Европе — не то что мы, косорукие, не понимая, что эта «Европа» оплачена из их кармана. В свою очередь, жители Прибалтики, Западной Украины, Грузии к русским относились с презрением и пренебрежением, считая их нахлебниками и дармоедами.
Второй раз я оказался в Киеве весной 1990 года. В России уже исчезали продукты, и практически все на глазах становилось дефицитом, а в Киеве полки гастрономов были заполнены до отказа, и колбасу по-прежнему покупали не «палками», а по 500 граммов. Горбачев фактически не управлял страной, Ельцин обещал «лечь на рельсы», но уже готов был предать все и всех, на Украине «истерили» националисты из Руха… В этот раз мы с женой впервые в Киеве встретили человека, который ответил нам (на чистом русском языке, между прочим), что он «не говорит по-русски» — это был молодой попик в Киево-Печерской лавре, у которого мы спросили, как пройти к Дальним пещерам. Видимо, у него уже тогда был свой бог — украинский и эксклюзивный, которого следовало оберегать и прятать от «клятых москалей».
Распространялись какие-то слухи, что по вечерам банды местных нацистов требуют у одиноких прохожих сказать по-украински слово «галстук» — и избивают тех, кто не знает: отвечать надо «кроватка». Думаю, это была просто городская страшилка вроде той, согласно которой «верующие» топили людей, заплывавших на место бывшего алтаря храма Христа Спасителя в бассейне «Москва» (такие «добрые и христолюбивые» верующие, которым на место алтаря заплывать было можно, а другим — нельзя: боевые пловцы-священники, не иначе). Но изменения были налицо: уже вовсю велись разговоры о том, что нищие и голодные бездельники-русские объедают работящих, но простодушных украинцев.
Сестра матери (чистокровная русская из небольшой, ныне не существующей калужской деревни) стала горячей сторонницей украинских радикалов, всячески их поддерживала, ходила на митинги. Ее дочь, наполовину украинка, выросшая в Подмосковье, завуч киевской «русской» школы, уже чувствовала себя в Киеве некомфортно, жаловалась, что на руководящих должностях во всех сферах и на всех уровнях вдруг, откуда ни возьмись, появились «свидомые украинцы» — абсолютно неадекватные и непрофессиональные люди, назначенные только за то, что они знали украинский язык и ругали Россию. Русские школы в Киеве были очень престижны, но уже тогда шло огромное давление с целью их украинизации. Она даже сказала, что, если бы не родители, поменяла бы квартиру и уехала в Россию.
Муж сестры, чувствуя, что дела идут не так, как надо, незадолго до нашего приезда попытался вступить в КПСС — как вы думаете, ему, человеку, готовому противостоять экстремистам и защищать СССР, очень обрадовались в райкоме? Вы не поверите — в «партию» его не приняли! Сказали: иди домой, куда лезешь, через полгода все равно выходить придется. То есть СССР уже был предан и обречён, и даже не слишком высокопоставленные партийные бонзы киевских райкомов знали об этом. При этом позволили себе проявить некоторое «благородство» — отправили назад потенциального защитника своей партии и великой страны, не стали ему «биографию портить». Но в целом Киев все ещё был русским городом. Поверить в то, что его захватят и подомнут под себя галичане-западенцы, было совершенно невозможно. Однако в воздухе было разлито ощущение какой-то тревоги, ожидание неведомой и непонятной беды. Я попытался поговорить с дядей, советским офицером в отставке, коммунистом, автором диссертации о коллективизации (он часто рассказывал о невероятных жестокостях с обеих сторон: и кулаков, и чекистов), не последним человеком в крупном центральном украинском издательстве. Опустив глаза, он сказал: «Я ничего не понимаю».
В следующий раз мы попали в Киев через 10 лет. Россия тогда начала понемногу оживать, по-крайней мере, уже без задержек платили зарплаты и пенсии. А в Киеве мы вдруг снова ощутили слегка забытую ауру безнадеги, тоски и уныния. Былое благополучие растворилось без следа, некогда лощеная столица УССР была грязной и какой-то развязно-шумной. На Андреевском спуске очень мерзко выглядевший сутенёр открыто пытался завербовать нашу киевскую племянницу — совал ей клочок бумаги с номером телефона, обещая «хорошо оплачиваемую работу с состоятельными мужчинами». Было много нищих, причем совсем уж жалких — они даже куску хлеба были рады. Я сказал тогда, что у нас бы нищие этот кусок хлеба в спину швырнули. Дядя уже умер, родственники-бюджетники (пенсионерка, завуч, студентка), в СССР бывшие очень зажиточной семьёй, буквально бедствовали — мясо ели один раз в неделю. Однако тетка своих политических пристрастий не меняла, но пока ещё была умеренной украинской националисткой, разговаривать с ней ещё было можно. Уже чаще слышалась украинская речь, но, как нам сказала сестра, по-украински говорили только люди из деревень, приехавшие искать хоть какой-то заработок. А Киев по-прежнему был русскоязычным: даже песни местные неформалы на Крещатике (вечером в выходные часть его перекрывали, превращая в подобие Арбата), пели только на английском или русском языке.
Новый визит — в 2006 году. Тетка к этому времени была ярой «патриоткой нэньки Украины» и двухсотпроцентной фанатичной бандеровкой. Украинский язык она, разумеется, так и не выучила: а зачем — все же на русском говорят. Беседовать на любые темы с ней на этот раз было невыносимо тяжело, практически невозможно — абсолютно во всем у нее была виновата Россия. Например, ее очень возмущало, что Россия продает украинцам газ дороже, чем россиянам: мол, 300 лет Россия Украину объедала и обирала, и теперь готова последнее отнять. Несколько обескураженный ее напором, я ответил, что Украина стала независимым государством, почему же Россия должна продавать ей сырье по внутренним ценам? Последовал монолог на тему рачительности украинцев и бесхозяйственности вечно пьяных русских, которые в своей жадности перешли все пределы. Пришлось сказать, что уж теперь-то трудолюбивым гражданам Украины русские жить не мешают — пожалуйста, работайте, как немцы или как поляки, тогда и деньги на газ найдутся. Но она ничего не поняла, и общение с ней на протяжении всего пребывания там было просто адом. Моя двоюродная сестра по-прежнему любила Россию, ей было очень стыдно за мать, которая, кстати, несколько раз в нашем присутствии упрекала ее за то, что она работает за гроши в школе, а не стоит за прилавком на рынке. Впрочем, ее «неправильная» русская школа была на грани закрытия, и она опасалась, что потеряет работу. Дочь сестры, единственная из семьи, знала украинский язык (как иностранный, на одном уровне с английским) и относилась к России вполне благожелательно.
Но даже русские Украины в то время уже отличались от своих российских собратьев. Вот, например, 2011 год, отель в Табе. Аниматором там работал русский парень из Харькова. Как раз в это время во Львове нацисты избили ветеранов Великой Отечественной войны, попытавшихся отметить день Победы. И этот нормальный с виду русский парень говорит мне, что виноваты в случившемся именно старики, которые сознательно спровоцировали националистов — потому что кто же в здравом уме и без вредоносных намерений во Львове День Победы отмечает? Я был просто в шоке, и ничего не смог сказать. То есть с существованием нацистов и бандеровцев ещё в домайданной Украине все смирились и не видели в этом ничего необычного.
Не знаю, стоит ли удивляться, что после Майдана и государственного переворота связь с моими родственниками сразу же прервалась и до сих пор не возобновилась. Возможно, сестра и племянница опасаются поддерживать отношения с гражданином «враждебного» государства. Но, может быть, националистам все же удалось и им «промыть мозги», и это их сознательный выбор.
Теперь немного расскажу о других «украинцах» (независимо от их национальности), с которыми мне доводилось общаться в эти годы. В Испании я с удивлением узнал, что практически все «русские» продовольственные магазины в стране («Берёзки», «Сказки» и т.д.), на самом деле — украинские: владеют ими украинцы, работают украинцы, но называются эти магазины именно русскими. Продукты в них, кстати (тушёнка, пачки пельменей, кефир и прочее) выглядят точно как наши, но на самом деле — это контрафакт: произведены в Германии, видимо, нашими эмигрантами. Украинками в Испании являются почти все «русские парикмахерши». Они довольно востребованы, так как наши женщины испанского не знают, и объяснить, как именно их подстричь, не могут. Более того, многие учителя в частных русских школах (работают по воскресеньям, платно) — тоже украинки. А более состоятельные граждане Украины в эти школы своих детей отдают. Впрочем, не только они — все выходцы из бывшего СССР. В школе «Северная звезда» (Валенсия) я в русской школе даже негритёнка увидел — видимо, из смешанной семьи.
До Майдана в отелях Турции и Египта украинцы сами охотно назывались русскими и не возражали, когда их русскими называли. Разговаривали, естественно, по-русски — даже между собой. Непосредственно во время Майдана я познакомился в Египте с молодой парой из Киева, которые сами подошли ко мне и стали заверять, что русские и украинцы — единый народ, и поссорить нас никто не сможет. Пожилой мужчина из Донецка в том же отеле сказал: «Если русским и украинцам прикажут стрелять друг в друга, они станут спиной к спине и откроют огонь по командирам». И таких украинцев было очень много, но поссорить нас все же удалось. После Майдана, когда курс гривны резко упал, украинцы на некоторое время практически исчезли с курортов, но остались украинские девушки (реже — юноши), работающие в отелях, главным образом аниматоры. Выглядели они в то время несколько растерянно и даже как бы стеснялись того, что приехали из Украины:
«Я из Днепропетровска, но это ведь ничего? Вы не пожалуетесь на меня за это?»
Редкие туристы из Украины тоже стеснялись своего происхождения и буквально по стеночке ходили (неужели боялись, что, если узнаем, бить будем?)
Потом украинцы снова появились на курортах. Приходилось читать о каких-то неадекватных особях, которые пытались провоцировать россиян разными выкриками и прочим. На самом деле такие отмороженные туристы-украинцы если и существуют, то в единичных экземплярах и их впору за деньги показывать. Когда русские и украинцы после Майдана снова встретились в отелях, они поначалу всячески демонстрировали дружелюбие. В одном из отелей ОАЭ я был как раз в этот период: мы улыбались друг другу изо всех сил, жали руки, заверяли во взаимном расположении. Но я обратил внимание, что русские при этом украинцев очень жалели — буквально с трудом удерживались, чтобы не покормить и по голове не погладить. А украинцы вели себя по отношению к нашим более снисходительно и реально были уверены, что в России полицейский режим (если сказать по телефону «Путин», ФСБ приедет), абсолютное беззаконие и произвол, повальный голод, всеобщее пьянство, а женщины готовы отдаваться кому угодно чуть ли не за два кусочка колбаски. Однако, в отличие от Украины, у которой лишь временные трудности (но»заграница нам поможет»), никакого будущего у России нет. Не все, конечно, были такими, но они были. И от осознания этого отношения было даже немного страшно — ну, в самом деле, вот же мы, потрогайте, если хотите: не голодные (и чужая колбаса нам не нужна), не алкаши и не наркоманы, свободно говорим обо всем и не боимся Путина. Почему вы своему зомбоящику верите, а нам — нет? Нет, верили (и верят) именно зомбоящику.
И вот теперь Украина на очередном перепутье. У нее новый, разумеется, русскоязычный, молодой президент. Однако очень сомневаюсь, что каким-то чудом нынешняя Украина вдруг вылезет из колеи, в которую она сама себя старательно загоняла все эти годы.
Автор:
Рыжов В.А.
Использованы фотографии:
Мария Антонова
